«Вагнер» - кровавый ринг - Лев Владимирович Трапезников
Кстати, в предплечье и правой лопатке и вправду прошла боль. Я даже попытался посильней пошевелить, чтобы проверить, есть ли какая боль, но боли такой уже сильной не было, просто немного сохранялся еще дискомфорт в предплечье. «Отличную мазь дал мне медик…» — констатировал я и ощутил чувство естественной благодарности к этим медикам из госпиталя.
Сменил меня Фокс, в назначенное время, и я ушел в наш дом, к себе в комнату. Затем я вышел на улицу и начал смотреть возню Миши с какими-то механизмами, которые он насобирал для своего «Урала»… Рядом с Мишей лежала пехотная каска, которая называется на модном языке рекламщиков что-то навроде того, как «шлем пуленепробиваемый, баллистический». Одним словом, хрень, но говорят, что хрень дорогая и удобная. Конечно же удобная, так как он легкий и без «ушей». А насчет того, что шлем пуленепробиваемый, так я в это не верю и проверять не собирался никогда, просто не верю. Однако, как я уже тут слышал, Миша собирался шлем от грязи и опарышей очистить, промыть и продать его за цену в стоимость мотоцикла, на котором, как сам Миша сообщил всем на полном серьезе, собирается доехать до Берлина. Я не расспрашивал Мишу о том, как технически это возможно в составе С-60 на мотоцикле в Берлин попасть, так как понимал, что дело имею с деревенским человеком, хоть и хорошим, но наивным и восторженным по-юношески. Его об этом никто не спрашивал из наших. Все были просто рады тому, что у нас хороший водитель появился, — это во-первых, а во-вторых, все рады были его золотым рукам, которыми он новое жилище наше за день преобразил в виде электричества, расставленной мебели и чего-то еще… умывальник, что ли, он там делал особенный, но еще не поставил его. Одним словом, Миша был, так скажем, праправнуком того самого мужика, который двух генералов прокормил на необитаемом острове. Салтыков-Щедрин о нем писал.
Знаете ли, читатели, что времена идут, годы проходят, десятилетия и столетия, а люди, типы людей все те же. Потому все эти рассуждения о смерти и потере особенных качеств в поколениях — это ложь, так как все восстанавливается в новых поколениях, и так восстанавливается, что как будто ты вот этого человека, которому сейчас лет этак восемнадцать или двадцать пять, или сорок или же даже шестьдесят, уже видел в старом кино или читал про него у Достоевского, Киплинга или Льва Толстого. Все умирает и рождается вновь, а вернее перерождается и надевает новую одежду, пользуется уже новыми бытовыми приборами, и вот уже Пьер Безухов садится не в карету, а в иномарку дорогую и едет к жене своей, которая дала повод… А вот и Ленский с Онегиным, точь-в-точь такие же, только решили разобраться друг с другом при помощи интернета, в чатах разбираются по поводу Наташи Ростовой, папенька которой известный бизнесмен в городе N-ске. Ничего не умирает! Образы людей все те же, что мы когда-то видели в фильмах или читали о них. И самое интересное, что это часто не только характеров или поведения касается, но даже и формы лица или формы тела и повадок разных, соответствующих также и лицу, и телу. Интересное замечание, однако же…
Затем, пока я смотрел на занятие Миши, сосед наш, который проживал в соседнем доме, подошел к нам и предложил всем нам пойти мыться в баню. «Сегодня баня будет жаркая! Приходите. Обязательно все приходите. Сейчас топить будем, вода у нас подведена и хватит на всех», — убеждал он нас. Я пообещал прийти и позвать остальных, весь наш расчет. Затем боец прошел через наш двор и, видимо, пошел уже к другим нашим соседям, которые занимались беспилотниками. Буквально минут через двадцать этот сосед вернулся назад, и мне с ним удалось переговорить. Оказалось, что это штурмовик, и теперь он переведен сюда в связь. Разговор наш зашел о министерских военных, которых сначала посадили рядом с вагнеровцами в лесополосах, в окопы, а затем передавать начали им и свои позиции.
— Рядом они находились. В лесополосах. Мы, бывало, к ним ходили. Они тут в последнее время приуныли совсем, когда узнали, что мы уходим. Поддерживаем их чем можем. Совсем молодые парни, двадцатилетние, ну, может, больше чуть.
— Так черт его знает, как они там министерские контракты заключают. Думаю, что если люди нужны, то убеждают контракт заключить срочника и на срок службы его уже не смотрят. Если приказ сверху пришел набрать на контракт, то наберут. Навряд ли заставляют заключать, но там в части убедить человека пойти на войну проще простого. Вот и получается, что в окопах оказываются по факту срочники, а юридически контрактники, — выражаю я свое мнение по этому вопросу.
— Плохо то, что им ничего не объясняют, как обычно. Тогда, помню, наша группа к ним зашла на позицию в лесополосу. Они там окопались, сидят. Подходим вдвоем к окопу, что на самом передке находился у них. Там двое в этом окопе с пулеметом сидят, молодые совсем контрактники. Да какие там контрактники из них, срочники они и есть срочники, лет по девятнадцать или двадцать. Поздоровались с ними и спрашиваем, где у них офицеры, командиры, а этот «срочник» отвечает, что нет офицеров и прапорщиков нет, что вот сюда направили и сказали окопаться. Оказалось, что и связи у них нет. Они спрашивают у нас, где украинцы находятся? Мы, говорим им, что «вон там украинцы стоят», показываем рукой на лесок за маленьким полем. Они в окопе как встрепенутся и давай ствол пулемета туда направлять и изготавливаться к стрельбе… Успокоили их, «ну стоят они там и стоят, эти украинцы, и пока наката нет на вас, готовьтесь, не суетитесь, в случае чего, мы рядом здесь на соседней точке». Так и сказали.
— Много их там было, этих «полусрочников»? — спрашиваю его я.
— Так в том-то и дело, что целую роту в лесополосу привели и оставили их там. Вот они целым скопом, человек в сто и сидят там в лесополосе. Если их накроют артой, вот тебе и двухсотые, и трехсотые. Потому и потери несут такие, что никто им ничего не объясняет. Они же, как мы, на группы не делятся, их как посадили
